– Слушай его больше, «намедни»! Скоро тому полгода будет, а до этого – и не вспомню даже. Ты, Малёк, погоди суетиться. За угощение благодарствуем, но давай-ка лучше обеда подождём: там баланды нальют, кипятком побалуемся.
Ванам неприлично было проявлять жадность к еде и нетерпение, ронять себя, пусть даже в глазах одного-единственного мальчишки, поэтому продукты положили в нишу и опять задёрнули занавеску. Гек снял клифт и тоже подсел к столу.
Наконец раздали обед. Ваны ели не спеша, смакуя каждый укус казённой пайки, каждый ломтик бекона. Разговор прекратился, слышалось только деликатное всхлюпывание во время поедания жидкой, но горячей баланды – рыбного супа. Гек достаточно много голодал в ШИЗО, чтобы нарушать своей болтовнёй великолепие нежданного для Ванов пира. Он решил ограничиться за обедом казённой пайкой и приварком, но Варлак собственноручно соорудил «гамбургер» из хлеба и бекона и заставил Гека есть:
– А ну-ко! Мало ли отравить нас затеял? – Гек понимал, что Ван шутит, но догадался: естественнее и проще будет, если есть они будут наравне, без жалостливого самоотречения с его стороны.
Но настоящий фурор произошёл в конце обеда. Гек, ухмыляясь заранее, загородил спиной мешок, вынул оттуда что-то и вернулся к столу. Затем, не в силах долее скрываться, стукнул рукой по середине стола и разжал кулак: там был непочатый пятидесятиграммовый куб цейлонского чая! Его, как пересиживающего, по традиции практически не шмонали перед водворением в камеру, спрашивали для порядка о запрещённом, но кто признается, когда досмотра нет?
Да, эффект был! Ваны недоверчиво вертели, мяли пачку в руках, нюхали её. Варлак подхватил на обрубок большого пальца левой руки несколько высыпавшихся угольно-чёрных чаинок и осторожно слизнул их оттуда.
– Чай! Суббота, гад буду – чай! Сейчас мы его… Ах, гадство, даже не верится! – Тут Варлак поймал умоляющий взгляд посеревшего от волнения мулата, отщипнул от пачки кусок обёртки вместе с щепоткой чая и протянул Субботе. Тот перехватил в свою щепоть, подстраховывая снизу ладонью другой руки, бережно положил на край стола. После этого он сунул указательный палец правой руки в дырку в матраце и вытащил оттуда небольшой кусок обёрточной бумаги, собранный в мелкую гармошку.
– Огонь умеешь добывать?
Поскольку Варлак весь был в заваривании чифира, Гек понял, что вопрос Субботы относится к нему. Гек тысячу раз наблюдал, как это делается, но сам добывал огонь лишь однажды.
– Умею, сейчас попробую. – Он добыл из своего матраца небольшой кусок свалявшейся ваты, сделал из неё жгут и стал быстро, насколько мог, подошвой ботинка катать жгут по бетонному полу – вперёд-назад, взад-вперёд. И получилось довольно быстро, жгут едко задымился и затлел. Суббота уже свернул самокрутку, перегнул её почти пополам, чтобы крошки не высыпались, и, торжествуя, прикурил от тлеющей ваты.
Варлак с лёгкой улыбкой смотрел на него, нянча в руках обёрнутую бушлатом кружку с настаивающимся чифиром.
– Дай-ка мне затяжечку… Ёлки-моталки, а ведь не чувствуется ничего, как воздух глотаешь, Суббота. Старый ты дурак… и я тоже, только чай испортили на самокрутку на твою!
– Да что ты в этом понимаешь, ты же некурящий. Присматривай за чихирбаком лучше, не то прольётся.
– Не прольётся. Пусть настоится посильнее. Чихирь – он терпения требует…
Наконец наступил вожделенный миг, когда подросток и оба старика, похожие в этот миг на счастливых детей вокруг рождественской ёлки, расселись за столом, вдыхая аромат чайного напитка, самого любимого деликатеса в местах заключения великой страны Бабилон. Варлак преодолел искушение и заварил в двухсотпятидесятиграммовой алюминиевой кружке только половину пачки, положив остатки на полку, к хлебу и сахару.
Геку первому предложили кружку, исходящую кисловатым парком. Он кивком поблагодарил, сделал два мелких глоточка и передал Субботе. Тот в свою очередь дважды отхлебнул и подал Варлаку. Варлак прикрыл глаза, глубоко потянул воздух ноздрями, сделал раздумчиво глоток, а потом ещё один, и вернул кружку Геку. Гек обеими руками принял кружку, но глотать не стал, а сразу же передал Субботе:
– С меня хватит. Я чифира не понимаю, у меня от него только рот вяжет.
Старики не стали спорить и продолжили, не торопясь. Полкружки было выпито в полном молчании, потом чифир оказал своё действие, и старики расслабились, заулыбались.
– Ну, Малёк, уважил, что и говорить. Ах, давно мы так не бывали за кружечкой. Думалось, что до деревянного бушлата и не приведётся уже, а, Варлак?
– Аллах милостив. А и правда, хорошо посидели. Пауки не донимали, не то глянули бы, твари, в глазок, да и поломали бы весь кайф. На воле такой кубик сколько стоит?
– Ребята говорили, что девяносто шесть пенсов, но нашим он по два талера обходился. А на крытках, я слышал, по три и даже по пять.
– А когда-то киссермар неполный он стоил на воле – в два с лишним раза дешевле, да. Кто там на воле сейчас основной? Кто правит на псарне?
– Господин Президент, кто ещё? – не понял Гек.
– Зовут-то его как нынче? Понятно, что Господин Президент, не султан же египетский.
– Юлиан Муррагос. Он давно уже Президент, лет десять, а то и больше.
– Точно, помню. Только не десять, а лет пятнадцать, как он уже в президентах-то ходит, гондон штопаный.
Гек испуганно оглянулся на дверь.
– Не дрейфь, Малёк, правда – она и есть правда, и никуда от неё не денешься. А покойный-то Господин Президент и вовсе псом был, им даже пидоры бы побрезговали – в свою компанию брать…
На четвёртый день в камеру загрузили ещё одного сидельца, плешивого, толстогубого и румяного мужичка с гнусавым голосом. Этот, не представляясь, зыркал по всей камере, словно искал чего-то, сначала попытался завязать разговор с Геком, потом с Варлаком. Но старики на пальцах дали понять Геку, что они его не знают, а он их, на всякий случай. Так что Гек сидел на своей шконке, тупо глядя на решётку с намордником, словно пытаясь рассмотреть за ней небо, да поматывал стриженой головой в такт песне, которую он мычал вполголоса, почти про себя. Старики заварили остатки чифира и, не обращая внимания на Гека и губастого, выпили его. Потом стали браниться между собою и до того раскипятились, что когда пришла пора гулять в тюремном дворике, Суббота пошёл гулять, а Варлак остался. (Даже прогулочный дворик в Крытой Маме был сделан по-подлому: в каменном колодце с дополнительными семиметровыми стенами на высоте пяти метров сделан был подвесной потолок с зазорами у стен, чтобы свежий уличный воздух свободно проникал, но солнца и неба видно бы не было.) Гек тоже собрался было на прогулку, но его цапнули к следователю. Губастого, как выяснилось позже, тоже вместо прогулки увели в кабинетные недра. Гека не допрашивали, а просто использовали как фон при опознании: завели в комнату, где стояли три стула, посадили на средний. Слева и справа посадили ещё двоих парнишек. Опознаватель или опознаватели разглядывали их сквозь односторонне тонированные стекла. В чем было дело, кто кого опознавал, Геку не рассказали. Он умудрился стрельнуть сигарету у чернявого мужика-штукатура, прямо на ходу. Вертухай дал ему за это несильного пинка, но даже сигарету не отнял, – видно, и впрямь дело к воле шло.
Когда он вернулся в камеру, все, включая губастого, были уже там, к немалой досаде Гека, которому не терпелось поговорить со стариками насчёт этого странного соседа. Сигарету он отдавать поостерёгся, видя, что Ваны в упор его не видят и знать не хотят. Не разговаривали они и между собой, видимо, ещё после той перепалки. Губастый повздыхал, поёрзал, попытался было рассказать, за что его посадили, но замолк, видя, что никто на него не смотрит и не слушает.
Вдруг звякнула дверь, в камеру быстро вошли трое надзирателей, и начался шмон. Но улова не получилось – чай был выпит уже, игла испарилась бесследно, сахар был молочный, приравненный к конфетам, а значит, изъятию не подлежал. Тем не менее шмон был полный почти, с прощупыванием швов и заглядыванием в полость рта. В задницу не заглядывали, что, кстати, было нарушением, но шмотки перетряхнули, составили опись. У Гека конфисковали вшивник, пригрозив изолятором; это был единственный трофей.
Ещё через полчаса Гека дёрнули на допрос. Следователь в майорских погонах с фальшивым добродушием расспрашивал Гека о житьё-бытьё и планах на будущее. Перед ним лежал отчёт о произведённом в камере обыске. Но Гек с таким трудом усваивал самые элементарные шутки и вопросы, хотя и старался, что следователь почти сразу перешёл к делу и начал впрямую расспрашивать Гека о стариках.
– Тукнутые они, – охотно ответил ему Гек, противно выворачивая мокрые губы. – Базарят, базарят, а чо базарят – и не понять. Ста-арые.
– Чай откуда у них?
– Чо я, Фидель Кастро? Откуда мне знать, коли они мне даже глоточка не дали. А у одного – видел небось – и глаза нет, хоть фанерку прибивай. Я его про себя Циклопом зову… – Гек загыгыкал, разбрызгивая слюну. – И губастый та ещё сволочь, моё мыло тиснуть хотел…
